Мэри СТЮАРТ

ПОСЛЕДНЕЕ ВОЛШЕБСТВО

КНИГА ПЕРВАЯ.

ДУНПЕЛДИР

1

Не всякий бы король согласился, чтобы его восшествие на престол ознаменовалось избиением младенцев. Но именно это говорят про Артура, хотя во всем прочем он почитается как образец благородного правителя, заступник равно и великих, и малых.

Ядовитый шепот пресечь труднее, чем громогласную клевету. К тому же в глазах простых людей, для которых Верховный король – владыка жизни и вершитель судеб, Артур и в самом деле несет ответ за все происходящее в его королевстве, и доброе и дурное, от громкой победы на поле брани до градобития нив или бесплодия овец.

Вот почему, хотя убийство детей было задумано колдуньей и осуществлено по слову другого короля, и хотя я сам попытался взять вину на себя, все же в стране не утихает ропот, что якобы Артур, Верховный король, в первый год своего правления повелел своим воинам разыскать и убить двадцать новорожденных младенцев, надеясь, что в этот кровавый невод попадется одно-единственное дитя, его бастард-сын, кровосмесительно рожденный единокровной его сестрой Моргаузой.

«Клевета», – говорю я, и рад был бы открыто провозгласить эти обвинения облыжными. Но в них не все – ложь. Ложь, что он распорядился об убийстве; но первопричиной всему был его грех, и, хотя у него в мыслях не было обрекать на избиение невинных младенцев, правда, что он хотел смерти своего ребенка. Так что по справедливости, вина отчасти лежит и на нем. А отчасти и на мне, ибо я, Мерлин, всеми признанный маг и провидец, стоял в стороне и бездействовал, и допустил, чтобы опасный ребенок был зачат и поставлен был горестный предел миру и свободе, которые Артуру предстояло подарить своим подданным. Впрочем, что до меня, то я могу снести бремя вины, я уже недоступен людскому суду; а вот Артур еще молод и чувствителен к укорам, которые могут толкнуть его на поиски искупления; тогда же был и того моложе, в бело-золотом расцвете победного мужества и королевской славы, высоко вознесенный народной любовью и восхищением воинов и окруженный отсветами тайны чудесного меча.

А было дело так. Король Утер Пендрагон стоял со своим войском под Лугуваллиумом, что в северном королевстве Регед, и готовился отразить нападение саксов под водительством Колгрима и Бадульфа, Хенгистовых внуков. Сюда, на первое поле брани, привез Артура, почти еще отрока, приемный отец, граф Эктор из Галавы, и представил королю. Артур рос незаметно, в неведении о своем королевском рождении. Утер же, хотя и получал известия о воспитании и успехах сына, ни разу его не видел с тех пор, как тот появился на свет. А все потому, что в ночь, когда Утер впервые возлежал с Игрейной, в ту пору герцогиней Корнуэльской, сам герцог Корнуолла Горлойс, супруг ее, был убит. И смерть эта, происшедшая не по вине Утера, так, однако же, подействовала на короля, что он дал клятву не признавать ребенка, которому, быть может, суждено будет родиться от той ночи беззаконной любви. И потому, когда пришел срок, новорожденный Артур был передан для воспитания мне, и я позаботился, чтобы он вырос и возмужал вдали и от короля, и от королевы. Но другой сын у короля с королевой не родился, и наконец занемогший король Утер, перед лицом саксонской угрозы, принужден был под Лугуваллиумом послать за мальчиком, дабы признать его открыто своим наследником в собрании королей и лордов.

Но прежде чем он успел осуществить это намерение, саксы напали. Утера, который не в силах был ехать на битву верхом, несли во главе войска в кресле, и с ним командующими были на правом фланге Кадор, герцог Корнуолла, а на левом – Коэль, король Регеда, и Кау из Стрэтклайда, и другие вожди севера. Только Лот, король Лотиана и Оркнеев, не явился на воле сражения. Король Лот, могучий властитель, но ненадежный союзник, оставался со своей ратью в резерве, чтобы бросить ее в бой в том месте и в тот миг, как понадобится. Про него говорили, что он нарочно медлил в надежде, что Утерово войско будет разгромлено и в этом случае королевство досталось бы ему, Лоту. Если так, то надежды его не оправдались. В разгар схватки вокруг королевских носилок, когда в руке у Артура сломался меч, король Утер передал ему свой, королевский, а с ним, как понимали все, и свое королевство, а сам откинулся на спинку и смотрел, как юный Артур, словно огненная комета победы, возглавил наступление и разбил саксов наголову.

Позднее на праздничном пиру Лот выступил от лица лордов, которые оспорили Утеров выбор наследника. И в самый тот миг, когда разгорелись страсти и готова была завязаться драка, король Утер умер прямо на пиру, оставив юношу под моим покровительством самого справляться с противниками и склонять их на свою сторону.

То, что случилось затем, вошло в песни и в сказания. Здесь довольно будет напомнить, что Артур своей королевской статью и повадкой, а также благодаря знамению, ниспосланному божеством, сумел выказать себя истинным и неоспоримым королем.

Но уже было посеяно злое семя. Накануне, еще не ведая тайны своего рождения, Артур встретился с Моргаузой, внебрачной дочерью Утера и своей единокровной сестрой. Она была прелестна, а он молод и в пылу своей первой военной победы, и, когда она прислала за ним девушку, он с готовностью пошел на ее зов, не задумываясь о последствиях, которые должна была принести эта ночь наслаждений сверх того, что охладила огонь в его крови и лишила его девства.

Красавица-то давно уже утратила невинность, в этом можно не сомневаться. Утратила она невинность и в другом отношении. Она знала, кем ей приходятся Артур, и согрешила с ним сознательно, из стремления к власти. На брак она, конечно, надеяться не могла, но бастард, рожденный от кровосмесительной связи, должен был стать могучим оружием в ее руках, как только старый король, ее отец, умрет и взойдет на трон молодой.

Артур, когда узнал, какой грех содеял, готов был его еще усугубить и убил бы эту женщину, если бы я не вмешался. Но я изгнал ее прочь, повелев ей ехать в город Йорк, где находилась об ту пору законная Утерова дочь Моргана со свитой в ожидании свадьбы с королем Лотиана. Моргауза, как и все в те дни трепетавшая передо мной, повиновалась и уехала, чтобы в изгнании совершенствоваться в своем женском чародействе и носить под сердцем сына-бастарда. И преуспела, как вы вскоре узнаете, за счет сестры Морганы.

Но об этом – позже. А сейчас лучше вернуться к утру того нового и счастливого дня, когда, забыв об отъехавшей Моргаузе, Артур Пендрагон сидел в регедском городе Лугуваллиуме, принимая поклонение подданных, и сияло солнце.

Меня там не было. Я уже поклонился ему ранним утром, в час между луной и рассветом, и было это в лесной часовне, где Артур поднял с каменного алтаря меч Максима и тем выказал себя по праву королем бриттов. И когда он в сопровождении королей и лордов удалился оттуда во всем блеске и упоении торжества, я один остался в святилище. За мной был еще долг местным богам.

Теперь это была часовня. Гиблой часовней нарек ее Артур, но здесь находилось святилище еще задолго до того, как люди уложили камень на камень и возвели алтарь. Изначально оно было посвящено местным божествам, духам, населяющим холмы, ручьи и дубравы, а с ними и более могущественным силам воздуха, что живут в дыхании туч и стуж и в посвисте ветра. В чью честь возведена была первоначально часовня, не знал ни один человек. Позже, с римлянами, пришел Митра, солдатский бог, и ему был сложен внутри часовни каменный алтарь. Но и древняя святость минувших веков по-прежнему витала в этом месте, старым богам приносились жертвы, и девять светочей все так же сияли под темными сводами.

В те годы, что Артур для безопасности тайно жил у графа Эктора в Диком лесу, я находился поблизости, и знали меня только как хранителя храма, отшельника Зеленой часовни. В ней я спрятал меч Максима (или Максена, как называли его валлийцы) до того срока, пока мальчик не вырастет и не сможет его поднять, чтобы разбить и изгнать врагов королевства, как за сто лет до него это сделал сам император Максим. Со времен Максима люди почитали его тяжелый меч волшебным талисманом, магическим оружием, всегда приносящим победу тому, кто по праву возьмет его в руки. Я, Мерлин Амброзий, один из потомков Максима, своей рукой добыл этот меч из подземного тайника, где хранился он несчетные годы, и отложил для того, кто придет после меня и будет более достоин им владеть. Я спрятал меч сначала в подводном гроте посреди лесного озера, но впоследствии перенес в часовню и уложил на алтаре, заперев в камне, словно барельеф, и скрыв от непосвященных взглядов и прикосновений холодным бледным пламенем, которое я своим искусством вызвал с неба.